Когда-то, при прочтении книги А.Маркова «Эволюция человека», мною уловилось определенное нейробиологическое свойство нашего мозга, речь о котором пойдет ниже. Но прежде чем, небольшой отрывок из книги об этом (доступен онлайн):
Многие люди хотя и признают эволюцию, но при этом имеют весьма превратные представления о ее механизмах. Одной из причин недопонимания является присущий нашему мышлению типологический взгляд на животных: мы склонны видеть в каждой особи не индивидуальное существо, а представителя того или иного вида. Из-за этого мы оказываемся слепы к проявлениям внутривидовой изменчивости («медведь — он и есть медведь»). Данное явление тесно связано с так называемым эссенциализмом — склонностью нашего разума приписывать группам объектов, сходных по каким-то признакам, некую общую для них всех идеальную «сущность». Философы написали о сущностях гигабайты текстов. Я не философ и не считаю это недостатком. Но на одном философском сайте мне попалась мудрая мысль, под которой я с радостью подпишусь. Звучит она так: «У вещей нет сущностей».
Дэниел Неттл из Университета Ньюкасла (Великобритания), специалист по эволюции и генетике поведения, провел со своими студентами ряд экспериментов, которые показали, что понимание эволюции может быть улучшено, если в ходе обучения использовать «человеческие» примеры (Nettle, 2010). Как и другие преподаватели эволюции, Неттл неоднократно замечал, что студенты с трудом понимают основы дарвиновского эволюционного механизма, несмотря на всю его кажущуюся простоту и вопреки всем усилиям учителей. Некоторые типичные заблуждения основаны на недооценке внутривидовой изменчивости. Люди склонны думать о том или ином животном прежде всего как о представителе вида. Речь идет, конечно, не о зоологических видах, а о «народных», то есть о таких группировках организмов, которые имеют общеупотребительное название. Народные виды иногда совпадают с зоологическими («лев»), но могут соответствовать целой группе близких видов («дельфин», «медведь») или внутривидовым группировкам (например, собака и волк — два народных вида, которые, по современным представлениям, относятся к одному и тому же зоологическому виду).
Такое «типологическое» восприятие животных, вероятно, сформировалось у наших предков под действием отбора как полезная адаптация. У людей есть специализированные участки мозга, расположенные в височной доле (а именно в верхней височной борозде и веретеновидной извилине), отвечающие за классификацию животных и растений. Повреждение этих участков может привести к утрате способности отличить льва от мыши и ромашку от березы при сохранении прочих ментальных функций. Современные охотники-собиратели различают многие сотни видов живых существ — в отличие от горожан, у которых соответствующие участки памяти, по-видимому, забиты сортами шампуней, йогуртов и автомобилей (Yoon, 2009).
Если отбросить эволюцию и сосредоточиться на нейробиологии, то приходим к следующему. Мы, разбираясь с внешним миром, каталогизируем большие множества объектов как группы, и приписываем им какие-то свойства. Это полезный навык (прежде всего экономически) — нам не нужно запоминать свойство каждого объекта, а сразу пользуемся некоторым обобщением.
Однако имеется особенность в том, что каждый из нас для каждой из предметных областей имеет свою глубину понимания предмета, а глубина выборки групп разная и зависит от опыта. Достигнув определенной детализации, мы останавливаемся или приостанавливаемся, не копая глубже и не разбивая группы на меньшие подгруппы.
Таким образом, если человек ничего не понимает в автомобилях, то он может сказать только то, о чем он понимает — цвет, количество дверей, … Но в том же цвете человек тоже может разбираться по-разному. Смотря на одни и те же вещи, мы субъективно разбиваем их на разные категории.
Это все теория. Что же может быть из неё полезного?
Признак понимания
Книгу читал год назад, но после несколько раз замечал следующий эффект: наблюдаем, что человек пользуется общими понятиями, не различая смысла более подробных. Например у него нет различия в таких парах, как «теория» и «гипотеза», «определение» и «доказательство», «погода» и «климат». Это говорит о том, что имеет место меньший уровень понимания предмета.
Аналогичный эффект, если общение идет понятиями более высокого уровня абстракции («красный» вместо «алый» или «терракотовый»). Очень похожее наблюдение тогда, когда человек изучает иностранный язык и пробует на нем говорить — количество известных слов и выражений намного меньше и общение идет намного более высокоуровневыми вещами, теряется способность выразить свои мысли более точно.
Таким образом, если человек различает более подобные понятия, то он лучше разбирается. Если пользуется общими словами, то хуже разбирается. При наблюдении подобного эффекта впоследствии результат прогнозируем и проверяем — меньший или уровень понимания предмета. Более высокий уровень понимания наблюдать сложнее, но можно (терракотовый цвет; использование разнообразных слов, когда кажется, что можно использовать одно).
Вредные обобщения
При контакте с небольшой выборкой целевой группы можно попасться на то, что могут сформироваться не совсем корректные суждения. Например, «X — поганый народ». Т.е. на основании единичной или малой выборки было сформировано внутреннее обобщение. Хотя известно, что в любой статистически значимой популяции можно найти индивидуумов с любыми чертами, только распределение вероятностей будет немногим различаться.
Определять факт вредных обобщений и бороться с ними сложнее, т.к. сами обобщения делаются у нас автоматически.
